Василий Головачев - Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла]
Такэда отреагировал на шутку друга с неожиданной серьезностью:
— Я — нет, Они — могли.
— Снова загадки? — Никита не имел намерений ссориться с Толей, поэтому спрашивал скорее риторически, зная, что Такэда все равно ответит лишь тогда, когда захочет. — Кто это — они?
— СС, — без тени усмешки ответил японец. — Я тебе уже говорил — это аббревиатура слов «свита Сатаны». Хотя кто опасней: они или эсэсовцы времен Отечественной войны — еще надо подумать. Я имею в виду тех самых «десантников» в пятнистых комбинезонах.
— А-а… — Никита поморщился, но язвить и высмеивать Такэду желания не имел. — Значит, по-твоему, они оставили… как ты там называл? «Печать зла»? И поэтому мне сегодня набили морду?
— Не уверен, что сегодняшний случай инспирирован ею, но не исключаю и такую возможность. Ты видел то, что не должен был видеть, и Они не могли не подстраховаться.
— А помог мне тогда кто? ЧК? НКВД? МБР? Молчишь? По-моему, все это чепуха! К тому же их главарь там, в парке, мне не поверил.
— Вот как? Ты мне ничего не говорил. — Открываться до конца Сухову не хотелось, было стыдно и обидно, слова «десантника» характеризовали его не с лучшей стороны, но Такэда никогда не смеялся над слабостями других.
— Он сказал что-то вроде: «Слабый. Не для Пути. Умрешь». В общем, абракадабра. Что за путь такой, почему я не для него — осталось тайной. Может, пояснишь?
— Может быть. Не сегодня.
— Не шутишь? — Никита изумленно оторвался от спинки дивана. — Ты знаешь, о чем речь? Эта фраза имеет смысл?!
— Эта фраза имеет страшный смысл! И в ней все правда, к сожалению. И что ты еще слаб, и что не создан для Пути, и что умрешь. Попытайся изменить реальность. Хотя… кто знает, может, не к сожалению, а к счастью? Ведь ты не собираешься никуда идти, менять образ жизни?
— Да с какой стати я должен что-то менять?! — взорвался Сухов, получил укол боли в затылок и сморщился. — Какого черта, Толя? Объяснишь ты мне все по-человечески или нет?
— Сегодня нет. — Такэда встал. — Пока не получу доказательств… того или иного. Если я прав — ты попал в очень скверную историю, и выпутаться из нее будет невероятно сложно. Если же нет… — Японец улыбнулся. — На нет и суда нет, как гласит русская пословица. Но я еще раз прошу тебя быть осторожней во всех делах, особенно на тренировках, в театре, транспорте. Остерегайся случайных знакомств и конфликтов, не затрагивающих тебя лично. О'кей?
Никита с интересом разглядывал лицо друга, ставшее вдруг твердым, напряженным и чужим.
— Психоразведка, говоришь? — Такэда не улыбнулся в ответ.
— Психоразведка.
— «Печать зла»?
— Или «След зла», как угодно. Не ухмыляйся, это очень серьезно, очень, вплоть до летального исхода. Потерпи маленько, я тебе все объясню… если вынудят обстоятельства. В настоящий момент чем меньше ты знаешь, тем лучше для тебя. Но помни: тогда в парке убили двоих. Двоих, понимаешь? Вспышки и грохот помнишь? Это убивали первого, еще до того старика. Один человек — весть, как утверждал классик,[6] два — уже вторжение. Не дай Бог попасть тебе в круг устойчивого интереса… скажем, неких темных сил. Хотя первый шаг, увы, ими уже сделан. — Такэда кивнул на руку Никиты с темнеющей звездой «ожога». — До завтра, Кит. Я бы тебе все-таки посоветовал заняться борьбой, кунгфу там или айкидо, в дальнейшем это может здорово пригодиться.
Хлопок ладони по ладони, и Такэда ушел. Но не успел Сухов углубиться в анализ их разговора, как в прихожей прозвенел звонок. Наверное, забыл что-то, подумал танцор, считая, что вернулся Такэда. Но это была Ксения.
Изумление Никиты было таким искренним, а радость — такой очевидной, что гостья засмеялась.
— Не ждал? Или уже слишком поздно? Я молоко принесла. — Тут Ксения заметила бинт, следы драки на лице танцора и перестала смеяться. — Что с тобой?! Попал в аварию?
— Свалился со стула, — пошутил Никита, отбирая у девушки сумку. — Проходите, Ксения Константиновна. Мы тут с Толей только что плюшками баловались и кофе пили, могу и вас напоить.
Художница, в сарафане, подчеркивающем фигуру, и плетеных туфлях-сандалиях, впорхнула в гостиную, тревожно оглядываясь на идущего следом хозяина. Никита вспомнил индийский миф о Тилоттаме.[7] Она была так прекрасна, что, когда впервые появилась перед богами, Шива сделался четырехликим, а на теле Индры проступила тысяча глаз. Ксения выглядела столь же великолепно, как и Тилоттама, и снова сердце Никиты дало сбой: он еще не верил, что такая красота не принадлежала никому, и от мысли, что кто-то имеет на нее больше прав, настроение упало. Оно упало еще больше, когда по ассоциации с Индрой вспомнились глаза на теле несчастного старика, убитого «десантником» в парке. «Вестник»… Что за весть он нес? И кому? Уж не этот ли знак в виде звезды?!
Сухов невольно обхватил левой рукой запястье правой. Ксения поняла этот жест по-своему:
— Болит? Бедненький! Давай полечу. Толя говорил, что у меня задатки экстрасенса. Он не рассказывал? — Девушка усадила хозяина на диван и стала разглядывать звезду на руке, изогнув бровь, в недоумении; веселость ее как рукой сняло. — На синяк не похоже… ожог? Но почему такой идеальной формы? Звезда… символ вечности и совершенства. Странно!
Никита отдернул руку и понес молоко на кухню, крикнув:
— Сейчас приготовлю кофе, посиди минутку. Вина выпьешь? У меня есть «Киндзмараули» и миндаль.
— Не сегодня, Ник. Не обижайся, ладно? Я на минутку забежала, к бабушке еще надо зайти.
— Я провожу, — заверил Никита, а в ушах снова и снова звучали слова Толи: «Один человек — весть, два — уже вторжение». Кто же был тот второй, убитый в парке первым? И почему Такэда придает этому такое значение? А главное, почему связывает те события с ним, акробатом и танцором, ни сном ни духом не помышляющим о каком-то там пути?…
Они пили кофе с молоком, шутили и смеялись. Ксения уже успокоилась, хотя иногда на ее чело набегало облачко задумчивости. Она рассказала Никите, что Толя вычислил по Пифагору ее священные числа — двойки, и у нее их осталось целых три.
— Он говорит, что это знак высоких экстрасенсорных способностей и биоэнергетики, — смеясь, сказала художница. — И знаешь, я ему верю, ведь его числа — три восьмерки — видны самым натуральным образом.
— У меня тоже видны. — Никита с улыбкой оголил плечо и показал четыре маленькие родинки, похожие на цифру семь. — Как видишь, и я в свою очередь меченый, так что… — Сухов споткнулся, заметив, как побледнела Ксения. — Ты что?!
Девушка закусила губу, попыталась улыбнуться.
